В ее голосе слышалась искренняя грусть. Я подозревала, что к моменту нашего разговора миссис Фордайс выпила не один стакан вина.
— Я не верю, что Джайлс презирает вас, — ответила я.
— Презирает, и он совершенно прав. Хочешь, я расскажу тебе, чем я занимаюсь в течение недели, из чего состоит моя жизнь? Понедельник — кухня на колесах. Я привожу в Уорсинг продукты для больных и нуждающихся. Вторник — библиотека. Я развожу книги на тележке по палатам и пью чай с дядей Джеффри. Ему девяносто лет, он совершенно глухой, и у него жуткий характер.
— О, бедняжка.
— В среду я целый день играю в бридж. Вечером позволяю себе съесть ломтик пирога с заварным кремом и выпить немного бренди с содовой. Пирог бывает пересушенным или недопеченным, все зависит от того, у кого я в этот день в гостях. Бывает, что я выпиваю немного лишнего. Среда — самый лучший день недели. В четверг я посещаю кинотеатр в Брайтоне с Памелой Баттерворз. Мы вместе учились в школе, бедняжка так и не повзрослела, у нее пусто в голове, как у пятнадцатилетней девочки… Извини, вероятно, я слишком язвительна. Просто сегодня такой день…
— Ничего страшного!
— В пятницу я играю в теннис. Я играю довольно хорошо для своего возраста. Мне приходилось дважды выигрывать турниры.
— А я играю отвратительно, у меня не получаются подачи снизу, — сказала я с легкой завистью.
Раздался звук зажигаемой спички и приглушенное ругательство.
— Черт побери, я прожгла дыру в своем кардигане. Прости меня, пожалуйста, мне не следовало ругаться.
— Я обожаю ругаться. Жаль, что у нас в запасе так мало ругательных слов. От частого употребления они теряют свою суть.
Миссис Фордайс засмеялась:
— Ты подняла мне настроение, девочка. Скажи, зачем ты мне звонила?
— Конечно, но вы не рассказали мне, как вы проводите субботу и воскресенье. — Я пыталась нарисовать в воображении картину жизни миссис Фордайс и желала, чтобы картина была полной.
— Хорошо, если тебе и в самом деле интересно. В субботу я делаю прическу и маникюр и отправляюсь на танцы. Это безрадостный танцевальный вечер в штаб-квартире Британского легиона. Несколько немолодых женщин с химической завивкой на голове танцуют по очереди с одним мужчиной. Я бываю там, потому что люблю старые танцы. Когда я кружусь в вальсе с рыхлым бывшим банковским менеджером, я закрываю глаза и представляю, что танцую с Джеффри. Мой Джеффри танцевал как бог.
Мне хотелось узнать как можно больше. Я не успела задать очередной вопрос, как миссис Фордайс продолжила:
— Воскресенье я провожу вместе с Берилл и Доном. Берилл ненавидит весь мир. Она приходит на ленч и шипит от злости. Дон — викарий в церкви Святого Марка, в которой я посещаю службу. Он полагает, что все прихожанки влюблены в него, несмотря на то что он выглядит, как жирный боров. Я вынуждена принимать их, потому что не могу оставаться по воскресеньям одна.
— Мне было очень интересно выслушать вас.
— Это потому, что ты такая юная. Если бы только я могла вернуть свое девичье любопытство! Очевидно, мой рассказ показался тебе глупым. Я выпила немного больше, чем нужно. Обещай, что ты ничего не расскажешь Джайлсу!
— Клянусь!
— Хорошая девочка! А теперь рассказывай, зачем ты мне позвонила.
Я попросила научить меня готовить соус из каперсов.
— Это довольно непросто. Ты должна сначала отварить баранину. Это займет два — два с половиной часа. В котором часу начинается ужин?
— Надеюсь, в восемь все соберутся. Сейчас, похоже, никого нет дома.
— У тебя не осталось времени. Ты ни за что не успеешь. Забрось мясо в духовку и приготовь мятный соус, это гораздо проще.
— Я не знаю, как готовится мятный соус.
— Господи, дорогая! Не слишком ли большую ответственность на тебя возложили? Похоже, что ты попала в переплет.
Я записала все, что сказала мне миссис Фордайс.
— Спасибо, спасибо большое, миссис Фордайс! — воскликнула я, когда она закончила диктовать. — Вы так добры!
— Зови меня Маб. Меня все так называют. Я терпеть не могу, когда меня зовут Мэйбл, — слишком торжественно. Я получила удовольствие от нашей беседы. Мне нужно приобрести еще одну собаку. С тех пор как Додо сдох (Додо — это наш спаниель, он умер вскоре после Рождества), я не нахожу себе места. Мы были большими друзьями. Знаю, я должна взять себя в руки. Джайлс прочитал мне длинную лекцию, когда приходил ко мне в прошлый раз. Я слежу за собой, в моем доме чистота, а в саду всегда подстрижена трава. Но я часто спрашиваю себя: а какой во всем этом смысл? Если бы только у меня были внуки, если бы только они приезжали ко мне погостить… Скажи мне, дорогая, — ее голос стал громче; я отчетливо слышала ее дыхание, как будто она поднесла трубку ближе ко рту, — скажи честно, ты не думаешь, что Джайлс… голубой?
— Джайлс? О Господи, конечно же нет!
— Правда? Я знаю, это звучит странно, но он никогда не приводил девушек домой. Он всегда интересовался чем-то, чем не интересуются другие мужчины. Даже когда он был ребенком, он заставлял меня шить голубые занавески и вешать их вокруг своей кровати. Джайлс никогда не играл в футбол с другими мальчишками. Он закрывался в комнате, читал книги и слушал музыку. Он очень любил Моцарта. Джеффри говорил, что жить с Джайлсом в одном доме — все равно что жить рядом с вредной старой девой. Джеффри хотел научить Джайлса играть в гольф, но тот отказался. Джеффри втайне стыдился Джайлса, несмотря на то что наш мальчик смог поступить в Оксфорд. Джеффри считал, что Джайлс ведет себя, как голубой. Мой муж никогда не произносил этого вслух, но я знаю: он всегда ужасно переживал.