Танец для двоих - Страница 117

117

— Это самая большая глупость, которую ты когда-либо произносил! — Я кипела от возмущения. Сердце билось в груди, горло пересохло. — Я рассказала тебе об особняке Миранды лишь потому, что думала, что тебе будет интересно услышать, насколько он прекрасен. Я совершенно не собиралась хвастаться. На самом деле уже долгие годы Миранда борется с нехваткой денег. Сегодня она вышла замуж за доктора, которого тоже нельзя назвать богачом. Миранда вынуждена сдавать часть дома постояльцам, чтобы хоть как-то сводить концы с концами. Никогда, слышишь, никогда я не собиралась выходить замуж за богатея! Никто из нас не хотел бы иметь в качестве мужа денежный мешок. Ты злишься на меня потому, потому что… Я не знаю почему!

Усталость сыграла со мной злую шутку. Я разразилась слезами.

— Mein Liebling, не плачь! — Дэниел прижал меня к себе. — Ты права, я хотел обидеть тебя лишь потому, что ревную. Я жестокий тупица. Ты молодая, красивая и умная девочка, а я ворчливый старик, который разочаровался в жизни и не может примириться с самим собой. Прости меня, прости старого дурака!

— Все в порядке, — всхлипнула я. — Ты был слишком придирчив. Но я также иногда бываю придирчива. Ты всегда очень хорошо относился ко мне. Ты открыл для меня столько нового. Конечно, я смогу простить тебя за то, что ты назвал меня жалким снобом.

— Я соврал, ты совсем не сноб. Твои главные недостатки — это молодость и невежество, которые со временем обязательно пройдут. — Я не могла сдержать улыбку: это был типичный комплимент Дэниела. Дэниел разжал руки и выпустил меня из объятий. — Тебе уже лучше? — Он встревоженно посмотрел на меня.

— О да! Не обращай на меня внимания. Меня всегда легко было довести до слез. Я в полном порядке! — Я выдавила глупую ухмылку, чтобы успокоить его.

— Какая жуткая гримаса! — Он вздрогнул. — Никогда не уродуй себя сознательно. Твоя красота бесценна. Сохраняй ее столько, сколько позволит тебе время.

— Я не собираюсь вышагивать с деревянным лицом только потому, что боюсь показаться некрасивой. В любом случае, я совершенно не считаю себя красавицей. У меня абсолютно ординарное лицо.

— Я мог бы рассказать тебе, что думаю по поводу твоей внешности, но не стану этого делать. Зазнайство также является уродством.

— Подумай, в какое неловкое положение ты меня ставишь!

Мы оба засмеялись.

— Хорошо. Мы снова друзья. Мне очень жаль. Мне следует более тщательно подбирать слова. — Дэниел развел руками. — Кажется, у меня не получается находить общий язык с женщинами. Я постоянно довожу их до слез.

— Ты говоришь о Веронике? Но на свете столько женщин, которые плакали из-за мужчин!

— Разве? Разве мужчины достойны женских слез?

— Нет, думаю, что недостойны. Никогда не достойны! Но иногда ты внушаешь себе, что не можешь и дня прожить без кого-нибудь. А мужчины, плачут ли мужчины из-за женщин?

— Я никогда не плакал. Я не плакал с тех пор… с тех пор… — Дэниел внезапно замолчал и закашлялся.

— О Боже! Не говори ничего, если не хочешь! Это касается лагеря, не правда ли?

Дэниел глубоко вдохнул и нетерпеливо махнул рукой.

— Да, из-за этого я не могу оглянуться назад. Я не могу двигаться вперед по жизни. Меня преследуют воспоминания. Они мучают меня. — Дэниел съежился и скрестил руки на груди.

— Может, нам стоит поговорить? Может, тебе станет легче, если ты обо всем расскажешь? Наверняка тяжело носить все в себе. Попробуй облегчить душу!

— Я говорю тебе правду. Я боюсь…

— Чего ты боишься?

— Не знаю. Возможно, я боюсь сойти с ума. Через несколько лет после того, как я переехал в Англию, я попытался поговорить об этом. Мне порекомендовали хорошего специалиста-психолога. Понимаешь, о чем я говорю? Когда солдаты видят слишком много насилия на войне, многие испытывают шок. Этот доктор помогал бывшим солдатам выйти из шокового состояния. Он также оказывал помощь бывшим узникам лагерей.

— Да, — сказала я, когда Дэниел замолчал на минуту.

— Я записался на прием. Доктор оказался очень приятным и мудрым человеком. Я начал рассказ. Он слушал внимательно, его лицо выражало сочувствие. Неожиданно, когда я перешел к наиболее тяжелой части своего повествования, доктор пошевелился в кресле. Солнечные лучи осветили его, и пуговицы на его костюме засверкали. Доктор был в униформе. Я немедленно весь покрылся потом. У меня закружилась голова. Я с трудом сдерживал рвоту. Руки затряслись как в лихорадке. Не в силах больше терпеть, я выбежал из кабинета… Больше я никогда не обращался к докторам.

— О Дэниел! Как жаль! Ах, если бы ты только мог найти того, кому бы полностью доверился. Мужчинам иногда также необходимо плакать. Однажды я видела, как плачет мой отец. Он сказал мне, что после этого почувствовал себя гораздо лучше.

Дэниел стал метаться по кухне. Он сжал руки в кулаки, его лицо побелело.

— Хорошо, если ты желаешь выслушать, я попытаюсь рассказать тебе обо всем. Но ты должна иметь в виду: некоторые вещи так же тяжело слушать, как и рассказывать о них. — Дэниел снова закашлялся. Меня охватило мрачное предчувствие. — Я не уверен, что ты поймешь. Это был совершенно другой мир. Мы перестали быть цивилизованными существами. Я имею в виду не только нацистов. Знаешь, что тяжелее всего было переносить в лагере? Ты больше не можешь верить ни одной живой душе. Первым потрясением для меня стало, когда другой узник, поляк, такой же еврей, как и я, набросился на меня. Он выбил мне зубы только за то, что я спросил, почему он издевается над стариками. Боль от побоев привела меня к утрате иллюзий. Нацисты знали свое дело. Они использовали привилегии, чтобы разъединить нас. Некоторые узники получали дополнительную еду, одежду, обувь. Мы все хотели жить. Но ценой такой жизни становилась потеря самоуважения.

117